После вынужденного перерыва Федя вернулся в школу. Шрамы на лице, хоть и стали уже не такими красными и воспаленными, все равно были слишком заметны. Как Федя и предполагал, Бочков при первой же встрече обрадованно его оглядел:
     — Что, Литвинов, опять за наркотики взялся? Я смотрю, папочка старинные воспитательные меры принимает? Подожди, дай догадаюсь. Розги? Плетка? Ах да! Как же я сразу не сообразил! Проверенное советское средство от плохого поведения: ремень!
     Рядом с Бочковым стояла Рашевская... В висках застучало, в глазах помутнело от ярости... Удар был бы очень сильным, если б не одно обстоятельство: стоявшие сзади Поносов и Кравченко (еще один кадр из свиты Костика) крепко схватили Федю за руки. Литвинов дернулся изо всех сил и чуть не закричал от боли: шрамы на плечах еще не зажили до конца. Этот факт не ускользнул от внимательно-насмешливого взгляда Бочкова.
     — Да, хорошо твой папочка постарался. Молодец! Передай ему мою личную благодарность.
     — Костя, прекрати! — возмущенно прервала его Рашевская.
     Бочков повернулся к девушке и понял, что сделал глупость. Его действий она явно не одобряла. Быстро сориентировавшись, Костик небрежно кинул своим приятелям:
     — Ладно, свободен.
     Те тут же отпустили Федю, беспрекословно повинуясь приказу хозяина. Литвинов задыхался от ярости. Ирина, понимая, что сейчас произойдет, мягко положила руку ему на плечо:
     — Федя, не надо. Пожалуйста.
     Литвинов, тяжело дыша, опустил глаза. Он не мог на нее смотреть. Было слишком стыдно.
     — Ирин, пойдем, — Бочков взял девушку за руку, и они смешались с толпой в коридоре.
     Федя отошел к окну, облокотился на подоконник, глядя сквозь натертое до блеска стекло. За окном шел проливной дождь. Грязь, слякоть, остатки желтых намокших листьев на деревьях... Тонкие капли нервно скатывались вниз по стеклу. Стекло по стеклу... Юноша усмехнулся невольно всплывшей игре слов. Если бы можно было вылить куда-то, подобно тому как дождь проливается из тучи, уже корнями вросшие в сердце обиду и боль... Он ведь знал, что именно так все и будет. Как же он ненавидит Олега! Он никогда ему этого не простит. Ни-ког-да.
     Зазвенел звонок. Юноша встрепенулся, взял сумку и, все еще остывая от пережитого унижения, поплелся в класс.
     Еще несколько дней Литвинов ловил на себе насмешливые взгляды и кожей ощущал за спиной перешептывания в свой адрес. Потихоньку к уродливым шрамам все пригляделись, и тема себя исчерпала. Потом шрамы исчезли совсем, жизнь вошла в прежнюю колею, все забылось, но Федя понимал, что сам он вряд ли когда-нибудь забудет.

     По вечерам Федя все чаще доставал из шкафа Ключ и долго рассматривал его. Юноше казалось, в нем так много зашифровано... Знаки, символы, причудливо изгибающиеся линии словно пытались рассказать ему что-то очень важное... Недоступную простым смертным тайну... Порой Феде казалось, будто Ключ живой и он дышит, а внутри его слабо бьется сердце.
     — Дэя, скажи... Как ты думаешь, что это? — спросил он в один из таких вечеров.
     — Думаю, тебе дадут возможность найти разгадку.
     — Но ты ведь знаешь?
     — Знаю. Но рассказать тебе не могу. Скажу только одно: от Ключа зависит очень многое. Береги его. Это крайне важно, — почему-то голос Дэи стал надломленным и грустным.
     — Для чего важно?
     — Не спрашивай. Недоступное людям скрыто не просто так и должно оставаться тайной.
     — Я должен сам разобраться?
     — Ты никогда не разберешься сам, не пытайся.
     — Но...
     — Дождись следующих туров. До сих пор не могу понять, кто придумал Игру и зачем ты им нужен.
     Федя достал второй, поддельный, ключ, который вернул ему Олег:
     — Посмотри, как похожи. Ведь наверняка тот, кто сделал эту игрушку, тоже держал настоящий Ключ в руках?
     Дэя долго молчала.
     — Возможно, — наконец произнесла она каким-то странным голосом.
     Федя понял, что знает она гораздо больше, чем говорит, но настаивать не стал.