Олег сидел, глубоко задумавшись. Терять такое количество денег ему еще ни разу в жизни не доводилось. Счет шел на десятки миллионов. И все же он был счастлив и совершенно не ощущал эту потерю. Он сохранил компанию, сохранил, несмотря ни на что. За ним полностью остался контрольный пакет акций, бывшие партнеры, а теперь враги, — разорены. Пусть у него сейчас многомиллионный кредит, который нужно выплачивать, пусть так дорого досталась победа. Деньги... Разве ими все измеряется? Чем можно измерить любовь? Здоровье? Семью? Близких людей? Жизнь? Сам факт существования целого мира под названием Человек, Личность? А ведь правильное решение пришло именно в ту ночь, когда он совсем уже отчаялся и невольно возникали мысли о самоубийстве... И пришло оно после того разговора с Федькой. Олег тяжело выдохнул. Острой болью полоснули по сердцу воспоминания. Важные переговоры, он жестко отвечает секретарше, посмевшей перевести звонок, и слышит в ответ растерянное: «Олег Павлович, извините... Это из милиции... Ваш сын... Он в СИЗО, там что-то с наркотиками...» Язвительные улыбки ментов, невероятная сумма залога... Бледное лицо подростка, испуганный взгляд... А ведь Федька ни в чем не был виноват и пытался сказать об этом, и говорил правду... А ключ?! Как он мог позволить себе вот так поступить с мальчишкой?! У Олега сильно защемило в груди. Насколько же он привык не доверять людям! Как он виноват перед этим парнишкой и перед Наташей тоже... Как измерить эту вину? Как ее искупить? Казалось, сердце, словно зачерствевшее за годы постоянного напряжения, балансирования на грани возможностей, сейчас оживает и вновь начинает чувствовать. Неужели нужно пережить столько потрясений, чтобы понять такие простые, на первый взгляд, вещи? Понять, что имеет настоящую ценность и действительно важно? Еще этот конкурс, на который он пошел лишь потому, что Наташа его уговорила, а она хорошо умела это делать. Там ведь все вывернулось наизнанку. Он точно впервые увидел Федю так, как совершенно не ожидал. Вспомнился момент, когда полный зал слушателей, в едином порыве восхищения и восторга, сотрясал стены громом аплодисментов. У многих людей на глазах были слезы... В тот день для Олега стало откровением осознание простой истины: существуют другие модели жизни, другие формы успеха. И такого успеха, который переживал тогда этот мальчик, у него самого вообще никогда не было. Он впервые начал сомневаться в том, что всегда считал единственно верным и правильным. По каким таким правилам нужно сложить кирпичики жизни, чтобы получилось: «счастье»? Ведь оно для каждого свое. И какое право он имеет навязывать мальчишке путь, который по сути ему противопоказан? Надо было действительно отправить его учиться в Москву. Сколько раз ему об этом говорили, а он даже слышать ничего не хотел... Он ведь официально усыновил Федю, но так и не сумел заменить ему отца. И сейчас чувство вины перед этим мальчиком было неизмеримо больше всех переживаний по поводу утраченных миллионов. Жгучей тоской забилась мысль: никто и никогда не называл его папой. Вдруг так захотелось услышать это слово. Федя даже просто «Олег» не мог выговорить. Олег Павлович... Папой ему он никогда уже не станет. Больно кольнуло осознание: он так много приобрел в жизни, а своего, родного ребенка у него не было, чтобы воспитывать его с пеленок, носить на руках... Надо поговорить с Наташей, ведь еще не поздно. Впервые он действительно ощутил потребность быть отцом, защищать, опекать... Федька уже совсем взрослый. Олег даже не видел его маленьким. Не растил. Может, поэтому ему всегда было сложно понять юношу, принять эту яркую творческую харизму, излишнюю эмоциональность и оторванность от реальной жизни. Олега до крайности бесила природная музыкальность и какая-то совсем не мужская, с его точки зрения, одухотворенность подростка, но слабым Федю он уже никогда бы не назвал. Снова мучительно всплыло воспоминание о той истории, с ключом. Тогда, сквозь бешеную ярость, застилавшую разум, почему-то отчетливо врезалась в память секунда: судорожное, едва заметное движение руки подростка, изо всех сил сжавшей угол кровати, — единственное, что выдало нешуточную боль. Феде пришлось подчиниться, но своим упрямством он все же сумел сохранить достоинство. Чего Олег не мог сказать о себе. Конечно, тогда он был не совсем трезвым, но это тем более не могло служить оправданием... Олег долго еще сидел в раздумьях и... благословил произошедшую бизнес-катастрофу. Этот сильнейший стресс, эта потеря дали ему намного больше, чем отняли. То, что он понял, — бесценно. Теперь он знал: еще можно все исправить. Он сможет все изменить. Олег встал, вышел из кабинета и медленно спустился вниз.
На следующий день за завтраком Олег неожиданно произнес: — Федя, я много думал, и теперь... Ты знаешь, мне кажется, тебе стоит и дальше заниматься музыкой. Федя поперхнулся. Он даже не понял, действительно он это сейчас услышал или ему показалось. Наташа тоже кинула на Олега крайне удивленный взгляд. — Что вы на меня так смотрите? — Олег невольно улыбнулся. — Только, я считаю, одиннадцать классов все равно надо окончить. А вообще, пусть сам решение принимает. Взрослый уже. — Олег, я тебя не узнаю, — Наташа положила вилку на стол. Олег усмехнулся: — Ты знаешь, Наташ, я очень многое понял на конкурсе. Мы пытаемся навязать ему свое понимание жизни, а он совершенно другой. И то, что подходит мне и хорошо для меня, ему совсем не подойдет, и у него другой путь. Быть может, даже более успешный. Мне тяжело это признавать, но ведь у него действительно большой талант. — Почему это тебе «тяжело признавать»? — улыбнулась Наташа. — Ну... тем самым я признаю, что был не прав, а это всегда тяжело. Тем более мне. Федя слушал и сомневался: действительно ли это происходит наяву? Олег никогда так не говорил. У него вообще никогда даже не наблюдалось подобного тона, спокойного и рассудительного. — Ты сам-то чего хочешь? — повернулась Наташа к сыну. Федя вспомнил предыдущий тур Игры и улыбнулся. Жизнь задает ему те же вопросы. Но теперь он точно знает ответ. — Мам, мне, конечно, хочется дальше заниматься музыкой. Только... Именно в группе я чувствую себя на своем месте. Мне это больше нравится, чем классика. Если бы мне дали возможность выбирать только так, как я хочу, я бы в консерваторию на композиторский пошел и в группе продолжал бы играть. — Может, так и сделать? — задумчиво сказал Олег. Феде казалось, что он сегодня завтракает не в своей семье. — Наташ, — продолжил отчим, — в этой школе обучение можно продолжить еще на два года? — Думаю, можно будет договориться. — Ты школу, главное, окончи, одиннадцать классов. Музыкой занимайся параллельно. А дальше сам уже решишь, куда тебе будет лучше поступать. Федя смотрел на отчима, глубоко задумавшись. В их непростых отношениях явно произошел перелом, и юноша не мог понять, что именно здесь сыграло свою роль: то ли запись, сделанная в лагере, то ли тот приезд Ангелины, то ли конкурс... Но все равно он не мог чувствовать себя рядом с этим человеком хорошо и спокойно. Все равно оставалось незримое напряжение, точно постоянное ожидание удара. Как бы много ни изменилось, не было доверия, и оно физиологически не могло сейчас возникнуть. Федя отодвинул тарелку, пробормотал: «Спасибо», встал из-за стола и поплелся наверх, за сумкой.
