Через минуту Бочкова вытащили на берег. От холода у него зуб на зуб не попадал, и ко всему прочему, похоже, нога была сломана.
     — Господи... он же обморозится... — Ирина, в панике, оглядывалась вокруг.
     Федя снял куртку, накинул ее на Бочкова.
     — Кто бы подумал... — пробормотал себе под нос.
     Ян снял с Костика шапку, уже покрывшуюся сосульками, и обмотал его голову своим шарфом. Бочкова трясло, как в лихорадке, он уже плохо соображал, что происходит.
     — Так... До базы мы его вряд ли дотащим. Да и замерзнет совсем, — без куртки Федя сам уже начал замерзать. — У кого мобильник с собой?
     Рашевская протянула ему телефон. Федя набрал «112», быстро обрисовал ситуацию.
     — Ну все, ждем. Скоро приедут.
     — Ян, Федя, спасибо, — Ирина вытирала слезы. — Вы как здесь оказались?
     — Да просто... решили на горках покататься, — выкрутился Ян. — Тут место классное.
     Вскоре над логом показался вертолет. Спасатели опустили некое подобие носилок, погрузили на них Бочкова, подняли наверх. Весь лыжный инвентарь связали в одну кучу, загрузили. Ребятам опустили веревочную лестницу.
     Сидя в маленьком вертолете рядом с Рашевской, чувствуя тонкий запах ее духов, ощущая, как ее нога касается его, Федя сходил с ума от этой близости. Сердце колотилось так сильно, что юноше казалось, будто она слышит каждый его стук. Не смея поднять глаз, он молчал всю дорогу, которая показалась ему вечностью.
     Бочков, с которого спасатели сняли (а местами срезали) обледеневшую одежду, завернутый в несколько теплых одеял, немного оклемался, присел на носилках, мрачно посмотрел на Федю с Яном.
     — Спасибо, — выдавил посиневшими губами.
     Ян понимающе взглянул на него:
     — Сами в шоке.
     Все, кроме Костика, рассмеялись. Сказал бы кто Феде вчера, что ему придется спасать жизнь Бочкову! Но Костику сейчас явно было намного хуже.

     Бочкова сразу отвезли в больницу. На следующий день ребята узнали диагноз: правая нога сломана в двух местах, плюс двусторонняя пневмония.
     — Да, докрасовался Бочков, — Ян удовлетворенно улыбался.
     — По крайней мере глаза мозолить не будет, — Федя, тоже не отличившись особой гуманностью, был очень доволен. Месяц Костик уж точно в клинике проваляется. Год начался более чем удачно.
     — Как ты думаешь, Рашевская будет его в больнице навещать? — спросил Ян.
     У Феди испортилось настроение. Об этом он не подумал.
     Ирина действительно потом приходила к Костику в больницу, однако ее отношение к нему после событий в лагере изменилось навсегда. Правда, которую она узнала, задела какую-то очень важную струнку в ее душе и оборвала последнюю ниточку уважения и доверия к Бочкову. Вспомнилось все. И как тогда Федю вывели из класса, и как долго это обсуждалось в школьных коридорах, и то, что Литвинова недели две не было в школе, а потом он появился с заметными следами от синяков на пол-лица... Можно представить, как восприняли эту историю у него дома, если сейчас, когда прошло уже столько времени, ему так важно было доказать свою невиновность. Насколько вообще нужно ненавидеть человека, чтобы так вот с ним поступить?! И на какую еще подлость способен Бочков? Ирина теперь не понимала, как раньше она могла столь многого не видеть? Она навещала Костю в больнице исключительно из жалости, хотя тот, по крайней мере при ней, держался достойно. Но сейчас девушка приняла твердое решение: после выписки Бочкова встречаться с ним она больше не будет.

     Спустя неделю, уже дома, Федя сидел в кресле, слушал запись и думал, что ему теперь с ней делать.
     Олег вошел в комнату, как всегда, не постучавшись. Федя поспешно выключил диктофон.
     — Что это? — отчим строго смотрел на подростка.
     — Да так, ничего.    
     — Может, мне дашь послушать?
     Федя невольно улыбнулся. Звездный час настал.
     — Слушайте, — он прибавил громкость и включил с самого начала.
     Юноша с интересом наблюдал за тем, как менялось выражение лица отчима. Олег сел и, пожалуй впервые за всю свою жизнь, так и не смог поднять взгляд. Запись давно закончилась, а Олег все молчал, словно придавленный слишком тяжелым грузом.
     — Где ты это взял? — глухо спросил он наконец.
     — В лагере. Мы специально этот разговор подстроили и записали. Ну, то есть, с девочкой договорились, чтобы она вывела его на эту тему.
     Снова наступила долгая пауза.
     — Ты... извини меня. Я тогда... — произнес Олег таким надломленным голосом, что Феде стало не по себе. — Ну, ты понимаешь, что такое для меня было ехать в СИЗО... и... Я был не прав. Извини.
     Олег резко встал и быстро вышел из комнаты.
     Как ни странно, удовлетворения Федя не почувствовал. Он все равно до сих пор злился на Олега. Полностью простить казалось вообще невозможным. Воспоминание отдалось острой болью. Феде вдруг стало очень одиноко. Как же ему не хватало отца в такие минуты! В тот злополучный день, когда ему так необходимы были доверие, помощь и поддержка близких... Ему помогли, но как при этом унизили, с грязью смешали... Олег даже не пытался его выслушать. И все слова были напрасны, ведь отчим все равно ему не верил.
     Да и родной отец... Чем он лучше?! Вдруг отчетливо вспомнился день, года три назад, когда отец внезапно приехал... В дорогом черном пальто, холеный, солидный... Принес маме букет алых роз и виновато стоял с ними на пороге. Федя, когда его увидел, развернулся и убежал в свою комнату, сам не зная, зачем это сделал. Отец тогда о чем-то долго говорил с мамой в столовой. Потом вернулся с работы Олег. Разразился громкий скандал, закончившийся тем, что после патетической фразы «Я имею право видеть сына», Олег ворвался к Феде в комнату, схватил его за руку и, ни слова не говоря, притащил в столовую. «Ты хочешь его видеть?» — спросил тогда Олег подростка. А Федя, в душе которого мгновенно всколыхнулась вся боль и обида, посмотрел на отца и ответил: «Нет. Никогда». Развернулся и ушел обратно в свою комнату. И потом не спал всю ночь, терзаясь от разрывавших душу эмоций. После этого мама недели две очень сильно переживала, хоть и пыталась это скрыть от Олега. Больше отец не приходил и не давал о себе знать.
     Федя включил телевизор, но вскоре заметил, что не видит даже происходящего на экране, — настолько был погружен в свои мысли. Не раздеваясь, юноша забрался в постель, завернулся в плед. Долго лежал не двигаясь и потихоньку уснул.