— Ну, и что вы предлагаете? — Федя усмехнулся. — Может, вы сами тогда с Олегом поговорите?
     Литвинов понимал: это удар ниже пояса. Олег Павлович и Андрей Николаевич были людьми до того по жизни несовместимыми и настолько друг друга не переваривали, что подобный разговор в принципе не мог состояться.
     — Я не знаю, Федя, как быть в данной ситуации, но всегда можно найти выход. Приходи заниматься в школу.
     — Здесь же днем классов нет, а вечером у нас... — юноша прервался на полуслове. Андрей Николаевич ничего не знал о группе, и Федя не был уверен, что об этом стоит рассказывать.
     — Что вечером?
     — У меня тренировки, — выкрутился Федя.
     — Каждый день?
     — Ну... — фантазия иссякла.
     — При желании всегда можно найти и время, и возможность. Если сейчас не будешь заниматься нормально, имей в виду: участвовать в конкурсе ты не сможешь. Ты все понял?
     — Да.
     — Сделаешь?
     — Я постараюсь.
     — Я не понимаю слова «постараюсь». Вот сейчас «постарайся» взять ноты.
     Федя недоуменно взял ноты.
     — Нет, положи на место. Ты их не бери, ты постарайся взять.
     До Феди наконец дошло, что имел в виду педагог.
     — Ты старайся, старайся.
     Андрей Николаевич не отстал, пока Федя не изобразил все муки «старания» взять ноты.
     — Ну, а теперь просто их возьми.
     Литвинов взял ноты, понимая: этот урок дал ему больше, чем весь последний класс школы.
     — Так что все-таки легче: взять или постараться? А?
     Федя усмехнулся.
     — Понял?   
     Юноша кивнул.
     — А теперь иди. На следующий урок жду тебя с другими результатами.
     Литвинов сложил ноты в сумку и вышел из класса. Количество проблем увеличилось.

     Федя уже в сотый раз повторял этот кусок, но все равно звучало неровно. Он уже перепробовал все способы, поиграл всеми приемами, какие только знал, и сейчас, стиснув зубы, просто отрабатывал, медленно и упорно, заставляя себя повторять еще и еще, пытаясь во что бы то ни стало добиться нужного результата. Все в доме уже готовы были повеситься. Наташа ушла в салон, сознавая, что заниматься сыну все равно надо, но выносить эти бесконечные повторы... Это поймет лишь тот, кто когда-либо жил с соседом-пианистом.
     Левая кисть отдала резкой болью. Федя растер руку, решил пока переключиться на отработку правой. Увлеченный кропотливой работой, он не заметил, как в комнату вошел Олег. Громкий хлопок двери раздался за спиной до того неожиданно, что юноша чуть не упал со стула.
     — Сколько раз повторять: я не желаю слышать это в своем доме!!! — Олег был вне себя. Он в ярости захлопнул крышку инструмента, благо Федя успел отдернуть руки, иначе остался бы без пальцев. — У тебя же есть синтезатор! Что еще тебе надо? Поиздеваться?!
     — Олег Павлович, у меня конкурс через... — Федя не успел закончить фразу, получив сильнейший подзатыльник и стукнувшись головой об инструмент.
     — Еще хоть один звук услышу — выкину эту деревяшку на помойку!
     — Но мне нужно сейчас! У синтезатора... Там по-другому... — в гневе, юноша никак не мог сформулировать мысль. — И вообще, вас же не было дома!
     — А теперь я пришел! — Олег вышел, хлопнув дверью.
     Федя потер ушибленный лоб, забрался в кресло с ногами. Ну и пусть. Все равно он это сделает. Чего бы это ни стоило. И он будет играть на конкурсе, хотя бы даже назло Олегу.
     Подросток оделся и отправился в гараж. Времени еще было мало, и он пошел пешком, остывая по дороге от гнева, испепелявшего все внутри.

     Со следующего дня Федя составил для себя жесткий график, упросил ребят перенести репетиции на дневное время. По вторникам и четвергам, когда были тренировки, на репетиции решил не ходить, и теперь каждый вечер он просиживал в музыкальной школе, доводя до совершенства конкурсную программу. Три-четыре часа ежедневных упорных занятий при ярком и незаурядном таланте Феди давали очень быстрый результат. Андрей Николаевич нарадоваться не мог: успехи были значительными и ощутимыми, а Федя поставил себе четкую, ясную цель и теперь делал все для ее достижения. Домой приходил он теперь поздно вечером. Сил едва хватало, чтобы сделать уроки, доползти до кровати и забыться тяжелым сном без снов.
     Впервые Федя совершенно не чувствовал приближения новогодних праздников. Осень чересчур затянулась: бесконечные дожди, грязь, слякоть, небо, постоянно затянуто тучами... Снег покрыл землю лишь недавно, и погода для зимы стояла слишком теплая. Даже яркие светящиеся витрины магазинов, щедро украшенные к праздникам, не создавали обычного предновогоднего настроения.
     Самую большую радость приносили репетиции в гараже. Ребята уже хорошо выучили несколько песен и инструментальных композиций. Все звучало на удивление слаженно и органично. Феде, привыкшему к воплощению своих композиций на синтезаторе, казалось, будто мелодии раскрываются, подобно цветкам, и начинают звучать необыкновенным волшебным оркестром. Не передать счастье, которое юноша испытывал в такие минуты. Ведь в каждой мелодии жила его душа.
В группе юноша нашел взаимопонимание, какого никогда и ни с кем раньше не было. Здесь он впервые ощутил, что способен на многое и может делать что-то действительно стоящее, уникальное, ведь его музыку по-настоящему поняли и оценили. Он вдруг осознал: мир, как зеркало, может отражать не только проблемы, но и счастье, живущее у тебя внутри. И тогда это счастье возвращается преумноженным многократно...
     За обилием уроков, занятий, репетиций и тренировок Федя почти перестал думать о Рашевской. Только в школе он иногда украдкой бросал взгляд в сторону девушки и чувствовал, как сильно бьется в груди сердце. Постоянная занятость Литвинова буквально его спасала. Казалось, любовь, такая горячая и страстная, но неразделенная, постепенно превратилась в мучительную болезнь, от которой юноша уже жаждал исцеления.