Приехавшая Наташа пришла в ужас, увидев охранника у дверей комнаты Феди и следы побоев на лице подростка. Последовало долгое, тяжелое объяснение с Олегом, с упреками и слезами, после чего Наташа вернулась в комнату сына:
     — То, что рассказал Олег, ни в какие рамки не укладывается. Но я хочу от тебя все услышать.
     — Мама, я уже говорил Олегу: мне это подбросили. Я догадываюсь, кто это сделал, но все равно доказать ничем не смогу. Олег мне не верит, что бы я ни говорил. Так что я могу сделать?! Как мне еще сказать?!
     Наташа внимательно смотрела на подростка:
     — Федя, я тебя умоляю, скажи мне правду. Пойми, это очень серьезно. Я так переживаю за тебя...
     — Мам, ты тоже мне не веришь?
     Наташа вдруг увидела такую неподдельную боль в Федином взгляде, что мурашки пошли по коже.
     — Федя, Феденька, прости, — она обняла сына, слезы выступили на глазах. — Прости...

     Потом Наташа с Олегом долго выясняли отношения, помирились, зашли вместе в комнату к Феде.
     — Мы приняли решение, — начал Олег, как на совете директоров. — Будем считать, что мы поверили твоему рассказу про подкинутый пакет.
     — А просто нормально поверить нельзя? — сдерзил Федя.
     — Я не идиот, — жестко ответил отчим.
     — Олег, ну зачем ты так?! — вмешалась Наташа.
     — Затем, что это действительно серьезная проблема, — оборвал ее Олег и повернулся к подростку. — Имей в виду: если еще хоть один раз ты прикоснешься к наркотикам — так просто тебе это с рук не сойдет. И я буду принимать совсем другие меры. Ты все понял?
     — Да, — едва смог выдавить Федя, задыхаясь от злости.

     Феде вернули телефон и ноутбук, связь с миром наладилась. Ян наконец смог приходить в гости. Он рассказал другу в подробностях, какая шумиха поднялась в школе из-за этого инцидента. Родители начали писать жалобы в комитет по образованию. Начались бесконечные проверки. Директриса лично вызывала каждого старшеклассника к себе в кабинет, долго стращала и расспрашивала. Безупречная репутация лицея оказалась под угрозой.
     Олег Павлович приложил немало усилий, чтобы замять это дело. Были подняты все знакомства и связи. Родная милиция обогатилась так, как ей и не снилось. Некоторая информация все же просочилась в прессу, но Олег так надавил на редакцию газеты, что на следующий же день вышло опровержение с глубочайшими извинениями. Олег лично сходил в школу. Долго разговаривал с директором, после чего школа получила астрономическую сумму на ремонт, а приказ об отчислении Феди был уничтожен. Днем позже Олегу пришлось выступить на экстренном родительском собрании, где он во всеуслышание заявил, что эта история — не более чем происки его конкурентов, пытающихся его дискредитировать. Вместе с ним выступил начальник городского УВД, сказав пару фраз о том, что невиновность подростка полностью доказана и сейчас ведутся поиски того, кто подкинул ему наркотики. За свое короткое выступление начальник получил сумму, равную его годовой зарплате.
     Отчим всех сумел убедить в невиновности Феди, но сам в нее совершенно не верил. Этой проблемой он занимался исключительно ради жены и ради своей репутации. Наташа тяжело переживала произошедшее. В ее безоговорочном доверии к сыну все же появилась глубокая трещина.
     Федя переживал не меньше. Наташа добивала его бесконечными рассказами о том, как Олег много для него делает, и страшилками, что его могли бы посадить в тюрьму, если б не отчим. Потом шло подробное описание кошмаров, которые его ожидали бы в тюрьме. Юношу эти разговоры доводили до белого каления, но в сложившейся ситуации приходилось просто терпеть. Федя с ужасом думал о возвращении в школу. Невольно став предметом всеобщего обсуждения, он не без оснований предполагал, что основная часть позора у него еще впереди. И... Рашевская...
     Успокоение давала лишь музыка. Подросток все больше времени проводил за синтезатором. Только так он забывал обо всем, погружаясь в иной мир, где не было несправедливых обвинений и проблем, где ни перед кем не надо было оправдываться, где он, наконец, становился собой. Углубляясь в свои ощущения, юноша создавал целые миры и картины, сплетая их из самых сокровенных мечтаний. Мелодии, которые он написал в эти тяжелые дни, получились особенно живыми, искренними, затрагивающими самые глубокие струны души.
     Однажды вечером юноша долго засиделся за инструментом, полностью погруженный в себя. Где-то в области сердца зародилось уже знакомое беспокойное чувство, настойчиво требующее выхода наружу. Федя уже хорошо знал это ощущение. В его душе рождались стихи. Он бросился к столу, схватил бумагу с ручкой и одним махом записал:

Я молча сяду за рояль и, чуть дыша,
Затрону Небо. Ночь так хороша!
И будет музыка печальна и тиха,
И оживет под пальцами душа.
Со всею нежностью, мне раньше незнакомой,
Я клавиши коснусь, как твоего плеча.
И запоет струна печальным стоном,
Звук в воздухе растает, о любви шепча...
И морем страсти звуки разольются,
Их ветер унесет к тебе, кем рождены,
Любимая... А ночь лишь тихо улыбнется,
Смахнет слезу надежды и подарит сны...
    
     Федя перечитал то, что получилось. Достал из нижнего ящика стола небольшую папку и положил туда листок. Стихи он писал редко, под настроение, очень быстро, а потом прятал в стол под книги и тетради, чтобы никто не нашел. Он никогда не печатал их на компьютере. Боялся, что Олег или мама прочитают. Иногда юноша перечитывал свои старые стихи, запершись в комнате, и ему это доставляло удовольствие. Эти стихи были словно маленькой частью его самого. Федя не задумывался, хорошо они написаны или плохо, никогда их не переписывал и не редактировал. Он писал просто для себя, просто потому, что так хотелось.