На следующий день все стало намного хуже. Рашевская будто специально дразнила Литвинова. На обеде в школьной столовой она подошла к столику, где сидели Ян с Федей:
     — К вам можно?
     Федя подавился, закашлялся, Ян же быстро вскочил, галантно подвинул стул:
     — Ты еще спрашиваешь! Нам — за счастье.
     Ирина улыбнулась.
     Немного помолчали, Рашевская первая начала разговор:
     — Федя, ты знаешь, что летом в Сочи будет фортепианный конкурс?
     — Да, мне говорил преподаватель, — Федя едва соображал, что говорит, тупо глядя в тарелку с супом.
     — Поедешь?   
     — Пока не знаю. Вообще, нет, наверное.
     — Почему?
     — Я на этот-то конкурс столько сил потратил... — Федя наконец решился поднять глаза на девушку. — Я ведь на исполнительский вряд ли пойду и ставки на это не делаю. А здесь надо столько труда вкладывать... Зачем?
     — Как это зачем? Твой талант в землю закапывать... Федь, это преступление.
     — Да какой талант, просто удачно тогда сыграл, — Федя покраснел.
     — «Просто удачных» выступлений не бывает. Сразу же все видно. Вернее, слышно, — Ирина изящно разрезала в тарелке листья салата. — Ну ты же все равно свяжешь свою жизнь с музыкой?
     — Наверное, да.
     — Почему «наверное»?
     — Просто до недавнего времени в нашей семье музыка как будущее не рассматривалась. Дома Олег вообще запрещал мне играть на пианино: его от каждого звука трясло, поэтому я всегда занимался только на синтезаторе, в наушниках. У меня было одно будущее: экономический. Сейчас вот, после конкурса, взгляды немного поменялись и появилась надежда, что я сам смогу выбрать то, чем буду заниматься дальше.
     — И что ты хочешь?
     — Я на композиторский, наверно, пойду.
     — Тоня много рассказывала про твою музыку. Мне уже даже послушать захотелось.
     — Да ну... — Федя сильно смутился. Так и не нашелся, что сказать.
     Рашевская тоже немного смутилась. Она словно ждала определенного ответа на свою фразу, но его не последовало. Ян же думал в это время о том, какой Литвинов все-таки тормоз.
     — Ян, а ты музыкой не увлекаешься? — девушка переключилась на Шабурова.
     — Исключительно как тупой слушатель.
     — С чего это тупой?
     — Ну, скажем, малопонимающий. А на классику у меня, к сожалению, классическая аллергия.
     Разговор перешел на малосущественные темы: преподаватели, экзамены, обилие домашки... Ян, как всегда, много шутил и острил. Федя больше молчал. У него кусок застревал в горле.
     — Скоро Цирк дю Солей приедет. Пойдете? — спросила Ириша.
     — Наверно, — живо ответил Ян.
     В воздухе повисла некая недоговоренность.
     — Ирин, а если я тебя приглашу? — у Шабурова слова вырвались сами собой, и тут же, взглянув на Федю, он сильно пожалел о сказанном.
     Рашевская, растерявшись, бросила беглый взгляд на Литвинова. Честно говоря, именно от него она ждала этих слов, но он сейчас мрачно жевал, уставившись в тарелку, сходя с ума от ревности и ощущая себя третьим лишним. Ириша вышла из положения:
     — Спасибо, Ян. Я подумаю.
     Всем стало неловко. Молчание затянулось. Девушка с раздражением думала о том, что зря она к ним подсела. Все развивалось совершенно не по тому сценарию.
     Салат в тарелке Рашевской подошел к концу, и она обрадовалась поводу покинуть злополучный столик:
     — Я пойду... Приятного аппетита.
     — Спасибо.
     Дождавшись, когда уйдет Рашевская, Федя, не закончив обед, резко встал, схватил сумку и быстро ушел, предоставив Яну возможность переваривать последние события в одиночестве. Тот давно уже понял, что сделал большую глупость. Посидев минуты две, Шабуров оставил обед и пошел вслед за Федей, но того уже нигде не было видно.
     Ян чувствовал себя отвратительно. До него не доходило: как он мог произнести подобную фразу, прекрасно зная отношение Феди к Рашевской?! Он, конечно, редко думал, что говорит, и частенько слышал в свой адрес, что ему язык надо оторвать, но таких вот откровенно дебильных ляпов за ним еще не наблюдалось.
     Литвинов не появился ни на геометрии, ни на русском. Ян встревожился не на шутку. Попробовал позвонить. Естественно, «аппарат абонента выключен». Шабуров решил прогулять последний урок и отправился искать друга. В первую очередь проверил их любимое место на реке, однако, Феди там не было. Ян бродил по набережной часа два, пока наконец не увидел Литвинова, одиноко сидящего в старой лодке. Шабуров перемахнул за ограждение, спустился вниз по крутому откосу берега. Сел напротив.
     — Федь, ты... извини, глупо как-то получилось. Я сам не знаю, как у меня эти слова вырвались.
     — Ян, уйди. Я не хочу об этом говорить.
     — Слушай, я же не совсем идиот. Просто она сказала об этом цирке, и, ты знаешь, мне кажется, это был не просто намек, а прямой текст. Просто даже неприлично было сказать в ответ что-то другое.
     — Особенно по отношению ко мне звучало очень прилично, — огрызнулся Федя.
     — Что же ты сам тогда молчал? Она, может, хотела именно от тебя это услышать.
     — Слушай, Шабуров, не говори глупости.
     — Федя, ну извини! Что мне сделать, чтобы ты понял? Я ведь просто не подумав это сказал!
     — Ян, перестань. И вообще, это моя проблема. Не грузись, все нормально.