— Что, Литвинов, пора очки покупать? — подошел ухмыляясь Бочков. — Ты не мокрый случайно? Или ты сразу в памперсе?
     — Заткнись, придурок! Ты вообще соображаешь, что делаешь?! — Федя уже не владел собой. Сдержаться и не разбить Бочкову морду было нереально.
     — Не понял... Еще скажи, это я за рулем твоего карта сидел, — Костик немного сбавил тон.
     — Какого хрена было подрезать?! — Литвинов резко вскочил.
     — Никто тебя не подрезал! Меня просто занесло немного! Водить сначала научись, а потом садись за руль!
     Ян едва удержал Федю, яростно прошипев:
     — Не надо! Стой, тебе говорят! Ты чё, не видишь, там менты стоят?! Хочешь еще раз с Олегом потом разбираться?
     Тут подбежали инструктор и технический работник, хором перечисляя полный словарь русского мата. Далее последовала долгая ругательная лекция на тему правил, техники безопасности и системы штрафов. Досталось всем и по всем пунктам. Заканчивая тем, что категорически нельзя было выходить из машин на трассе. Потом инструктор долго осматривал карт, подсчитывая ущерб... Сумма штрафа оказалась намного больше предполагаемой.
     Когда инструктор наконец отпустил ребят и они покинули злополучную трассу, к ним подошли девчонки и Рашевская.
     — Ребята, что там случилось? — спросила Ирина. — Мы так испугались...
     — Случилось то, что Литвинов за руль сел, — прокомментировал Костик.
     — Бочков, если ты виноват, так хоть молчи! — раздраженно ответил на это Ян.
     — Я виноват?! — возмутился Бочков. — Ты это видел? Если не видел, так сам заткнись.
     — Нет, ну а Костя-то здесь причем?! — вступилась Рашевская.
     — Ладно, проехали, — поставил точку в разговоре Ян, чувствуя, как Литвинов снова закипает.
     Бочков нежно поцеловал Рашевскую в щечку, и они ушли, держась за руки. Для Феди это стало последней каплей.
     Девчонки, скромно стоявшие в стороне, решились напомнить о себе. Федя уже забыл, как их зовут. Рыженькая осторожно спросила:
     — Федя, ты как? Сильно ударился?
     Литвинов понял, что его сейчас порвет. Эмоции зашкаливали за критическую отметку.
     — Девчонки, вы извините... Я... домой пойду, — мрачно выдавил он.
     — Ну ладно, — обиженно протянула черненькая. — А ты, Ян?
     — Я тоже, наверное, — Шабуров также был сильно не в духе. — Вы простите, ладно? Не обижайтесь.
     — Да ничего.
     — Бывает.    
     — Тогда пока.
     — Пока. Увидимся.
     Ян с Федей молча поплелись домой.

     Федя не мог успокоиться до глубокой ночи. Более поганого дня не было со времен той Игры. Гремучая смесь внутри состояла из великого множества компонентов: и ненависть к Бочкову, и сумасшедшая ревность, и досада на то, что произошло, и стыд, и злость на себя... Литвинов не пошел ужинать. Кусок в горло не лез, и, к тому же, видеть сейчас Олега... Какого черта они вообще поперлись сегодня в этот дурацкий парк?!! Если бы хоть Рашевской там не было...
     Федя едва смог уснуть, и всю ночь ему снился один и тот же сон. На маленьком, словно игрушечном карте, юноша пытается догнать Бочкова, который едет почему-то на белом «мерседесе». Как ни старается Федя, Бочков все больше отдаляется от него. Там впереди, у дороги, стоит Рашевская в роскошном ярко-красном длинном платье. Бочков останавливается рядом с ней, она садится к нему в машину. «Мерседес» мчится на немыслимой скорости, Литвинов пытается его догнать, карт несется на пределе, но расстояние между ними лишь увеличивается. «Мерседес» уже превращается в белую точку на горизонте. Феде плохо, слезы текут по щекам, он упорно выжимает предельную скорость... Необходимо догнать!!! И вдруг... на дороге из ниоткуда возникает огромная кирпичная стена! Федя пытается затормозить, но ему это не удается, юноша, в отчаянии, поворачивает руль в сторону, но карт не реагирует и несется прямо на стену. Удар!!! Федя с криком просыпается...
     Когда сон повторился уже в третий раз, Литвинов, измученный, с тяжелой, как чугунный котел, головой, сел на кровати. Лучше вообще больше не спать. Посмотрел на будильник. Пять утра. Федя обхватил руками голову. Кирпичная стена так и стояла перед глазами. Даже сейчас, будучи лишь воспоминанием, она казалась по-настоящему реальной и осязаемой. И только сейчас Федя осознал, что на стене был нарисован тот самый злополучный знак, изображение, которое неустанно преследовало его.
     Литвинов встал, включил свет. Умылся, оделся, тихонько спустился в гостиную и вышел на лоджию. Облокотился на перила, полной грудью вдыхая свежий, влажный утренний воздух. Тишина и покой, царившие на улице, словно бальзам, успокаивали измученную душу. Рассветало, но солнце еще было за горизонтом. На ясном небе догорали последние бледные звезды. Ни ветерка. Чистый, прозрачный воздух замер в ожидании чуда, наступающего с рождением утренней зари. Листья на деревьях, казалось, боялись шелохнуться. Как хорошо! Птицы уже проснулись, и их щебетание в утреннем безмолвии походило на волшебную небесную музыку. Федя вздохнул и улыбнулся. Он взял стул, подвинул его близко к перилам, удобно устроился и, с замиранием сердца, погрузился в симфонию утра. Звезды растаяли в глубине синего неба. Первые лучи солнца робко показались из-за горизонта, ласково, тепло и нежно целуя этот мир. Небывалый восторг наполнил душу. Все кошмары, переживания и волнения исчезли без следа. И было утро. И была красота. И была тишина. И было счастье...